Страница 3 из 5С каждым днем труднее становилось вести подпольную работу. Гитлеровцы свирепствовали: непрестанно проводились облавы, аресты. Взрослому человеку трудно было пройти по городу, чтобы не подвергнуться обыску. А уж если ты несешь какой-то сверток или в руках сумка — развернут, все перероют.
Люся стала незаменимым помощником. Она выполняла самые различные поручения отца.
То относила листовки или медикаменты в условленное место, то передавала донесения, то расклеивала листовки на столбах, заборах, стенах домов. Все просто и в то же время сложно. Один неосторожный шаг, только один, и — смерть. От гитлеровцев пощады не ожидай... Люся это прекрасно понимала. И не только понимала — она видела собственными глазами.
Как-то перед Октябрьским праздником девчонки во дворе шепотом передали:
— В Центральном сквере немцы партизан повесили. Один, говорят, совсем еще мальчик.
И никто не заметил, как побледнело Люсино лицо, а кулачки сами по себе сжались...
Вечером Люся слышала, как папа говорил маме:
— Повесили Ольгу Щербацевич и ее сына Володю. Она лечила раненых военнопленных, а затем вместе с сыном переправляла их к партизанам... Выдал предатель.
Люся понимала, что подобное может случиться и с ней, понимала и все-таки шла выполнять новые задания подпольщиков. Так нужно было, нужно было для победы над ненавистными фашистами. Только надо быть осторожной. Об этом ее без конца предупреждают мать и отец. Люся соглашается, но про себя добавляет: «И находчивость». Как она за нос водит охранников завода, где работают ее отец и дядя Саша.
Раньше они сами проносили на завод листовки. Тогда гитлеровцы стали проводить усиленный обыск всех, кто шел на завод. Дальше рисковать было опасно.
— Что нам предпринять? — говорил отец Александру Никифоровичу на следующий день, когда тот зашел за ним. — Что? Ведь после листовок люди воспрянули духом!..
Но взрослые ничего не придумали. Придумала Люся. Иногда она носила на завод отцу обед. Обед не ахти какой — каша там или картошка в кастрюльке. Охранники к Люсе хотя и привыкли, но почти каждый раз обыскивали ее довольно тщательно.
Так было и на этот раз. Полицай презрительно выплюнул окурок и спросил:
— Что несешь?
— Обед отцу, дяденька, — ответила спокойно Люся. — Посмотрите. — И она раскрыла корзину: — В кастрюльке каша, а вот хлебушек. Больше ничего нет.
В корзинке действительно больше ничего не было.
Полицай пошарил в карманах — кроме двух цветных стеклышек, тоже ничего не нашел.
— Ну, иди! — грубо сказал он. — Болтаются тут всякие.
Люся облегченно вздохнула и направилась в цех, где работал ее отец.
Перерыв только начался. Николай Евстафьевич удивился: ведь сегодня обед он взял с собой.
— Что случилось, Люся? — взволнованно спросил он.
— А ничего. Кашу вот принесла, — и тихонько добавила: — На дне кастрюли...
На дне кастрюли в целлофановой бумаге лежала пачка листовок. И что потом ни делали гитлеровцы — листовки регулярно появлялись на заводе.
А Александр Никифорович при каждой встрече как бы в шутку говорил:
— Вкусная, дочка, каша и сытная. Очень! Полкастрюльки, а почти весь завод сыт. Еще и другим перепадает... Вот уж поистине ты кормилица наша.
Смелость, находчивость не раз выручали Люсю. И не только ее, а и тех людей, которым она передавала листовки, документы, оружие.
Однажды вечером отец сказал ей.
— Завтра, дочка, отнесешь вот эти документы и листовки Александру Никифоровичу. Он тебя будет ждать на мосту в 3 часа дня. К нам зайти он не успеет.
И вот Люся идет по набережной. Затем поворачивает к улице Красноармейской. Так ближе. Уже и мост виден. Сейчас она встретит Александра Никифоровича и все передаст. А вот и он идет. Люся ускоряет шаг, но тут, же замечает: в шагах в пятидесяти за Александром Никифоровичем идет фашистский патруль.
Что делать? Сейчас они встретятся. Передать она не сможет — это ясно. Фашисты заметят и сразу же арестуют. А не передать — нельзя. Ведь эти документы нужны людям. Что делать? Что? Бешено колотится сердце, в голове один за другим созревают планы. Но они совершенно не реальны... Ага... Люся ставит корзинку на землю: у нее расплелась косичка. Левая. Надо ведь заплести ее. Нехорошо, когда девчонка неаккуратная.
Александр Никифорович понял: опасность. Остановиться нельзя. Проходит мимо нее и в это же время слышит шепот:
— На Фабричной, третье дерево... третье дерево.
«Фабричная, третье дерево», — повторил мысленно Александр Никифорович и прошел дальше.
Потом, на Фабричной улице, он без всякого труда находит третье дерево — невысокую кучерявую липку, а под ней закопанные в земле документы и листовки.
В тот же день, как и было, решено подпольным комитетом, пленные красноармейцы, получив документы, беспрепятственно покинули Минск и направились в партизанский отряд.