Подвиг детей-героев (2 часть)



Страница 2 из 4

В ту ноябрьскую пору было уже морозно и снежно.

Из леса на шоссейную дорогу Надю с Ваней подвез на дрожках веселый парень Микола.

Он наставлял:

— Ходить, браточки, тоже нужно умеючи. Ноги в коленках шибко-то не сгибайте: устанете быстро.

Ваня видел, как ходит партизан Микола. Километра два, наверно, мальчик ковылял точно на протезах — осваивал Миколову походку. Рассмешил только Надю. В конце концов Ванюшка махнул рукой и зашагал так, как хаживал всегда — легко и свободно.

Ребята шли бы еще быстрее, если бы не тянули за собой санки, груженные метлами. Метлы— это выдумка командира Михаила Ивановича Дьячкова. Среди десятка одинаковых метел лежат три, которые ребята не должны путать. В прутьях— красные полотнища. Они намотаны на черенки метел. Совсем нетрудно превратить каждый из них в древко. Надя со своим попутчиком уже тренировались в партизанском лагере: развязывали метлы, прикрепляли проволокой флаги на старых соснах. Им, разумеется, никто не мешал. В Витебске же могут и помешать...

До самого пригорода никто из пеших гитлеровцев или полицаев не попался навстречу. Но военных машин проходило много. Они не останавливались.

Вот и улицы города. Немецкие вывески на зданиях, немецкие флаги, немецкая речь. Перед разрушенной школой — крепко сколоченная виселица. На ней нет казненных. Ветер раскачивает обрезки веревок.

На улицах много гитлеровцев. Шагают, выпятив грудь, вытягивая, как цапли, ноги. Надвинули каски на лбы. У многих на рукавах паучьи фашистские знаки.

Ванюшка, чувствуется, робеет с непривычки: он еще никогда не видел сразу так много фашистов. И так близко от себя! Мальчик часто вздрагивает и при каждом подозрительном окрике хватает Надю за руку: «Пойдем отсюда!»

Надя, та бывала уже в захваченном гитлеровцами городе. Не так давно одна из его развалин была прибежищем для нее и еще нескольких мальчишек и девчонок, удравших с поезда. Он увозил могилевских детдомовских ребят подальше от беды. А самые отчаянные на короткой остановке выпрыгнули из вагона. Им хотелось убежать на фронт, а очутились ребята во вражеском тылу.

Витебск. Здесь беглецы во главе с Надейкой думали даже взорвать немецкий склад. Нашли взрывчатку. Никто не знал, как с ней обращаться. Взрыв, как говорится, произвели. Только и сами погибли все. Кроме Нади. Случайно она осталась невредимой.

Пусть Ваня не беспокоится и не торопит ее сворачивать с главной улицы. Надя знает, что делает.

Подошли к кирпичному зданию ремесленного училища. Теперь в нем немецкая казарма. Надя долго поправляла метлы на санках, хотя их, и поправлять-то было нечего. Когда ребята тронулись дальше, девочка уже знала, как можно залезть на дощатый сарай, рядом с казармой, и как можно приспособить на здании флаг. В стене торчала железная скоба, в которую, очевидно, вставляли раньше древко.

— Тяни веселее, Ваня!

Еще один высокий дом. Сохранилась даже вывеска, говорящая, что здесь была когда-то папиросная фабрика. И снова у Нади вынужденная остановка. Минут пятнадцать понадобилось ей, чтобы найти на полуразрушенной фабрике подходящее место для второго флага.

— Пошли, Ваня! — По дороге к железнодорожному вокзалу Надя сказала мальчику: им надо обязательно пошарить в здании, где делали папиросы. Наверно, можно насобирать табачку для партизан. Сидят без курева.

Третью остановку Надя захотела сделать около здания вокзала.

— Видишь?— шепнула Ванюшке.— Даже лестницу у стены кто-то оставил...

Теперь можно поворачивать и к базару. Хоть народу на рынке толкалось и немало, шума — всего того, чем отличается любой базар — не было. Люди говорили вполголоса. Тайком предлагали один другому кусок черного мыла, пачку махорки, гимнастерку с отпоротыми петлицами... К метлам никто не приценялся.

Ребят это не огорчало. Главное, дождаться темноты.

Надя оставила Ваню в тележном ряду, а сама решила сходить на бывшую папиросную фабрику.

— Ты не волнуйся. Я быстро.

И верно. Надя обернулась туда и обратно за час, не больше. Даже по ее глазам Ваня угадал: вернулась не с пустой торбой. Порадуется партизан Микола да и все курильщики!

Не думали тогда ребята, что табак-то их как раз и подведет.

С наступлением сумерек Наденька с Ваней двинулись с базара по намеченному для себя маршруту: вокзал, папиросная фабрика, ремесленное училище. К рассвету на каждом из этих зданий развевался уже наш флаг. Ребята искололи, исцарапали руки, приспосабливая красные полотнища. Замерзли, пока ждали «подходящего момента». И, конечно, переволновались.

Однако теперь уже все волнения и страхи были, кажется, позади. Так казалось, пока не вышли к дороге, ведущей в Городок.

Там ребят обогнала подвода. В ней сидели полицаи. Лошади остановились. Один из полицаев спрыгнул с саней, приблизился к маленьким путникам.

— Кто такие? Откуда?

— Сироты мы, едва не заплакал Ваня. — Были в Витебске. Идем в Городок. Хлебушка, Христа ради, дяденька!..

Полицай пошарил в Надиной торбе, вынул узелок с табаком. Многозначительно ухмыльнулся.

— Мы вас подвезем... до Городка.

В Городке допрашивал сам начальник районной жандармерии. Из витебской жандармерии ему только что сообщили: в областном центре вывешены красные флаги. Задерживать каждого подозрительного! А «подозрительные» терли кулаками глаза и, притворно всхлипывая, клялись, что они не знают ни про какие флаги, что они шли к бабушке в Городок.

Полевая жандармерия. Немецкий офицер, к которому ввели арестованных, действовал по-своему.

— Партизаны! — закричал он и велел Наде стать лицом к стенке. Предупредил:— Буду считать до трех. Не признаешься — застрелю.

И гитлеровец считал. И стрелял из пистолета. Пули дырявили стену чуть выше Надиной головы. Она молчала, только с каждым выстрелом вздрагивали ее плечи.

После допроса — ночь в холодном подвале. На рассвете — крики немецких солдат. Ребятам велели выходить и становиться в толпу военнопленных.

Их повели за город.

У противотанкового рва расстреливали. Сначала пленных. Они перед смертью хотели хоть как-то защитить ребят, прикрыть их собой. Кричали палачам:

— Пожалейте детей! — И тут же падали, сраженные пулями, в ров. Упал и Ваня.

В голове у Нади помутилось. Глаза уже ничего не видели. Она почувствовала, что проваливается в какую-то черную бездонную пропасть.

Очнулась во рву, среди убитых. Выкарабкалась наверх и по снежному полю побрела в сторону леса. Ноги ступали слабо, словно чужие. Падала. Ползла. Поднималась на ноги и снова падала.

— Она живая, братцы! — услышала над собой чей-то голос.

Партизанский пост набрел на полуживую девочку.

Она сумела все же проговорить:

— В штаб меня. В штаб!

После того, что случилось в Городке, Надя долго не могла понять, как это она все вынесла и осталась жива. Не хотелось ей рассказывать в отряде ни о чем. Боялась, что командиры не пустят ее теперь ни в разведку, ни на другое задание. Девочка же понимала, видела, как переживают за нее и командир дядя Миша, и Иван Степанович, начальник штаба, и комиссар Волков — все. Только разве от них что-либо утаишь? Да и как умолчать было Наде о том, что увидела она во вражеском гарнизоне? Наших военнопленных расстреливают сотнями. Огромный ров, за Городком, доверху завален их трупами. Там лежит и Ванюша.

Вспоминая о Ване, Надейка уже не могла сдержать слез. Плакала, как только и могут плакать двенадцатилетние девочки. — Пусть выплачет свою беду-горе,— говорили лесные бойцы. — Полегчает ей немного.

Но, ни дядя Миша, ни Иван Степанович не хотели видеть разведчицу в слезах.

— Совсем ты у нас раскисла,— журили они Надю. — Как же мы тебя в разведку с таким настроением пошлем?

Им поддакивал сам начальник разведки Слесаренко:

— Да, да. Нос вешать не годится. За Ванюшку нашего мы немцам скоро отплатим. Помяни мое слово...

Надя крепилась. Редко кто видел уже слезы на ее лице. На лесной поляне вместе со взрослыми девочка училась стрелять по мишеням и кидать гранаты в «предполагаемого противника». Там же, на поляне, она давала партизанскую клятву, присягала на верность своему народу.

Все бы хорошо, а боевых заданий командование Наде долго не давало. У командиров находилось множество отговорок, чтобы не пускать юную партизанку далеко от своего «лесограда».

Дошло до того, что Надейка сама явилась к Михаилу Ивановичу Дьячкову в штабную землянку и предупредила:

— Дядя Миша! Товарищ командир! Если вы меня не будете пускать на задания, я сама... Вот увидите! Не могу я так! Я же клятву давала!..

Командир знал Надин характер: девочка она отчаянная! С автоматом не расстается, гранаты у нее за поясом. Оружие у девочки не отберешь. Она, и правда, равноправный боец. Присягала вместе со всеми — «не останавливаться ни перед чем, всегда и везде смело, решительно, дерзко и беспощадно уничтожать фашистских оккупантов».

— Ну, вот что... товарищ Богданова.— Командир посмотрел на девочку так, как может смотреть только отец. Но голос у Михаила Ивановича был командирский, строгий. — Вот что... За самовольство тебя... никто не похвалит. Если я узнаю, что Надежда Богданова без разрешения ушла из расположения отряда, то скажу: «Это не та Богданова. Не наша! Наша — боец дисциплинированный...»

Чувствуя, что партизанка Богданова вот-вот разревется, дядя Миша поспешил ее утешить:

— Немного уж осталось тебе ждать. Дня через три... собирайся в дорогу.

Командир не обманул: на третий день после разговора с ним Богданову позвали в штабную землянку.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.